|
Валсамаки В.Д.
Художник, писатель,
член Межрегионального Союза писателей Украины,
председатель Никопольского общества греков
г. Никополь, Украина
Биография
.
Террористы
Танька, честно говоря, - баба с прибабахом. Нет, на голову она, конечно, не больная, но с заметной чудинкой, от нее что угодно можно ожидать. Впрочем, загадка женщину все же очень украшает, заставляет нас, мужиков, быть готовыми к любым вывихам женской логики.
Недавно Танька мужа озадачила. Можно сказать в тупик поставила в который раз. А дело было так: лежат они в постели утречком в воскресенье, слегка обессиленные любовным экстазом, и вдруг она слабым счастливым голосом говорит:
- Знаешь, Сереженька, чего я хочу? Только ты не смейся… И не вздумай упрямиться…
«Ну как же, - подумал Серега, - попробуй тут заупрямиться!.. Не мытьем, так катаньем своего добьется. Дергаться - бесполезно…».
- Говори, чего удумала опять?
- А смеяться не будешь?
- Кто знает!.. Может, плакать буду… Ты же у меня ненормашка…
- Я, милый, вот о чем мечтаю. Представляешь: поле в ромашках и ни души вокруг, только птички поют-заливаются, бабочки летают, а мы с тобой любовью занимаемся. Это совсем будет по-другому, не так, как здесь, в спальне. Ты только подумай, как это здорово, как романтично!
«Нихренасеньки себе! Это что же получается, - подумал Серега, - я теперь должен искать ромашковую поляну, а если не найду, никак засеивать придется. Ну, Танька! Ну, бестия! Начиталась книжек, а мне теперь мотаться на мотоцикле, искать за городом эти распроклятые ромашки».
- А в подсолнухах не хочешь?
- Фу!.. Фу!.. Какой ты грубый, грубый!
- Ну ладно, ладно… Окэюшки!.. Будут тебе ромашки с птичками. Дай только время. Искать же надо…
- Ах, Сереженька! Вот за это я тебя и люблю! Ты всегда меня понимаешь…
Счастливая, она благодарно и крепко обняла мужа.
Семь лет недавно исполнилось, как они поженились. В соседней комнате Катька спит, последний сон досматривает, шевелит пальчиками, глазами поводит под закрытыми веками… Сегодня, понятное дело, в садик ее вести не нужно. Пусть спит… Теща обещалась с утра сходить за покупками на рынок, а потом приехать за внучкой. Так-то оно и лучше… На окраине города у Танькиных родителей свой домик с небольшим садиком-огородом, двор с живностью всякой… А что пятилетнему ребенку надо? Поиграть во дворе с куклой, запеленать котят, которые норовят выбраться из тряпок и сбежать от заботливой, но надоедливой благодетельницы… У бабушки с дедушкой Катьке гостить всегда нравится. Тут, в центре города, дворы хотя и озеленены, но летом, в сухую жару, воздуха не хватает; асфальт становится размягченным, источает удушливый запах, машины рычат и смердят газами. Спасу от этого нет…
Серега умылся, выбрился до бледной голубизны на щеках и подбородке, выпил ритуальную чашку кофе и вышел на балкон перекурить. Татьяна уже суетилась на кухне, готовила завтрак, пока дочь не проснулась.
В палисаднике под балконом растут липы, их верхушки дотянулись уже до третьего этажа. Они цветут, источая медвяный дух, который так нравится Сергею. Он залюбовался ими, подмечая, как каждое утро к липам неведомо откуда слетаются пчелы, деловито, но не суетно обхаживают каждое соцветие. Сквозь сигаретный дымок вспомнилась молодость, когда женихался напропалую, девчат менял бесшабашно, дни не считал, да и ночи тоже… Девок влюблял легко, порой без расчета, без темного умысла, а встретил эту колдунью, Таньку, сам влюбился, как влепился… Зацепила, зараза, поддела за живую душу невидимой блесной и к себе потянула, как тайменя по перекату… Взвыл безголосо, дернулся разок-другой - бесполезно! А потом догадался: это она! Довольно блудить да бродяжничать, надо сдаваться судьбе на милость. И даже обрадовался грядущей неволе… Семья - что кукан, свобода уже давно не манит - Танька приколдовала накрепко…
Она красива, как скифская царица. Стройна. И не в пример прогонистым современным топ-моделям, у которых и подержаться-то не за что, - у Таньки есть что осязать… А пуще всего Сереге нравились бесенята в ее веселых темных глазах… Рядом с ней все другие бабы теперь кажутся пресными, что ли. Таньку не перевоспитать, не переделать. Ну и пусть остается ненасытной до причуд варначкой!
Серега сам по натуре неисправимый романтик. Еще когда учился в старших классах, а потом в музыкальном училище, полюбились ему песни бардов, - в них есть особая тональность, они искренни. Потому такие, что поэзия прекрасна…
Свою гитару он любил, песни пел задушевно, мягко, его голос чудодейно сводил девчат с ума, они искали его внимания. Иногда находили…
Вообще-то Серега был человеком добрым, внешностью не Ален Делон, конечно, не герой-любовник, но такие парни тоже нравятся. Таким его и встретила Танька, когда однажды возвращалась из Днепропетровска в свой родной город в автобусе, и места, по воле случая, оказались рядом. Познакомились сразу же. И чирикали воробышками все два часа, пока ехали. А приехали - и сами удивились: как невозможно спрессовалось время…
Уже через три месяца после знакомства сыграли свадьбу. Серега в тот год окончил училище и устроился преподавателем в музыкальной школе. В свои двадцать три года превратился в Сергея Ивановича. Имя звучало солидно, но зарплата… Она была до безобразия несолидной - денег не хватало, а принимать помощь от родителей не хотелось, ведь не иждивенцы же… Ушел работать на завод слесарем-наладчиком, зарплата стала вдвое выше, но и имя укоротилось вдвое - опять его стали звать Серегой. Сей факт для него не явился прискорбным. Со своей шестистрункой он, тем не менее, не расстался, каждый вечер брал ее в руки, ласково гладил, удобно усаживался, трогал струны и играл себе в удовольствие, в тихую радость для Татьяны…
Утром в понедельник среди привычного заводского шума в голове назойливо вертелась мысль: где найти ромашковую поляну, когда все земли давно распаханы, на сотни верст не найти ни дикого поля, ни лесного массива. «Все вокруг колхозное, все вокруг мое» - так, кажется, в песне поется. Надо мужиков поспрашивать. Только как объяснить, зачем мне нужны ромашки? Правду-то не скажешь…
В обеденный перерыв, сытые и благодушные, вышли из столовой и, как обычно, в тени деревьев на зеленой травке растянулись. До конца перерыва оставалось минут двадцать - можно и расслабиться…
Бригадир Иван Дмитриевич, которого все звали Митричем, не курил, сел чуток в сторонке - не любил запаха дыма. Мишка Барановский выкурил сигарету, надвинул на глаза кепочку и вроде бы задремал.
- Мужики, вопрос на засыпку, - подал голос Серега. - Где поблизости от города есть поляны с дикой ромашкой?
Мишка сдвинул кепочку с глаз, лукаво искоса поглядел на Серегу:
- Ты че, Серый, не наелся, подножный корм искать нуждишка приперла?
- Я серьезно. Позарез поляну нужно найти.
- На хрена тебе поляна? Купи у бабок на рынке эти долбанные ромашки - и гадай: любит или не любит тебя Танька.
- Э, нет! Букет мне не нужен. Поляна нужна!
- Накрыть, что ли, ее хочешь? Если так, я тебе ее мигом найду, даже накрыть помогу. Ты только плати! - И прищурил глаза с хитрецой…
- Ты чего опять удумал, - подал голос Митрич, - зачем тебе ромашки-то?
- Хочу пофотографировать, - соврал Сергей.
- Ну ты, Серый, совсем уже чокнулся! - и Мишка повертел пальцем у виска. - Зачем их фотографировать? Польза какая? Сплошные траты: время убьешь, бензин сожжешь, пленка нужна, бумага, химия… Не лучше ли на эти деньги организовать культурный отдых с закусью?
- Заткнись, басурман! - беззлобно одернул его Митрич. - У тебя одно на уме: нажраться. Человек к красоте тянется, что тут непонятного?! Мы полжизни проводим среди этого железа да грохота… Я бы и сам щас с удовольствием в лес ли, в поле сбежал к птицам да цветам… Передых нужен, иначе душа усохнет, скукожится, блин… Святого в ней ничего не останется. Ее, родимую, иногда радовать надо! Вот ты, Мишка, когда последний раз на природе был?
- Дык, дня три тому… Встретил друга, взяли пузырь и на пустырь, под кусточки. Потом еще один сообразили… Славненько нахрюкались!..
- Да-а-а… Охламон ты, Мишка! Пороть бы тебя надо, да поздно уже, - заключил Митрич. - А ты, Серега, слушай сюда и запоминай. Знаю я недалече от города одно местечко с ромашками…
Ровно через неделю Танькина мечта осуществилась: Серега привез ее на мотоцикле на этот луг, в царство цветов, под чистый лазурный купол неба с редкой рябью высоких облачков. Ромашки на высоких ножках цвели всюду, то густо собираясь в белые островки, то рассыпаясь по одиночке среди росных трав. Из ближнего леска у края луга отчетливо доносилось птичье многоголосье, оно свиристело, цвенькало, переливалось долгими любовными руладами… Вдали, с восточной стороны, где полосой тянулась посадка, был виден одинокий белый домик в окружении могучих тополей, и около него - высокая стальная мачта, удерживаемая в два уровня тросиками растяжек.
Рядом на невысоком шесте беспомощно обвис полосатый шутовской красно-белый колпак. Такое изобретение для определения направления и силы ветра Сергей прежде встречал на метеостанциях. Мотоцикл оставил на пустынной дороге, что вела к тому домику. Впрочем, дорогой это и назвать нельзя, видно, что здесь не часто кто-то ездил, лишь траву примял, даже колея не обозначилась.
Они лежали рядышком на голубом покрывале, предусмотрительно взятым Татьяной. Высокая в пояс трава скрывала любовное ложе от всякого любопытного взгляда. Даже если кто-то прошел бы вдруг или проехал мимо по той дороге, увидеть их не мог.
Вокруг ложа толпились желтоголовые большие ромашки с белыми лепестками. Они иногда лениво шевелились, вздрагивали под легким дуновением ветерка, приветно кланялись Татьяне и вновь замирали. Стебли густых трав перемешались, тянулись к небу. Их дурманный настой висел в воздухе, пьянил и расслаблял сознание… Дополняя музыку леса, но не заглушая ее, в разнотравье копошилась всякая мелкая живность, стрекотала, тренькала, радовалась ясному дню. Шустряки-кузнечики скакали, шмыгали меж стебельков, неумолчный частозвон полонил округу.
Огромный черный жук, басовито гудя, пролетел низко над их головами и тяжело плюхнулся в траву, завозился в ней, суча цепкими ножками, сложил прозрачные крылья под выпуклый с фиолетовым отливом панцирь на спине, но потом снова зарычал мотором и, натужно жужжа бомбовозом, полетел дальше куда-то по своим неотложным делам…
Татьяна сквозь все эти звуки живой земли отчетливо слышала в груди стук своего счастливого сердечка. Хмелинка сладкой истомы затопила ее молодое красивое тело и не таяла, не растворялась в блаженстве дремного покоя… Заласканная, исцелованная, слегка сомлевшая, она изнеженно подставила высокому солнцу свое белое тело.
- Сереженька, ты меня любишь? - прошептала едва слышно.
- Не-а! Ишь чего возомнила! - дурашливо ответил Серега.
- Как, вообще ни капельки?
- Ни ка-пель-ки! А за что тебя, змеюку, любить?!
- Кто, я - змея?! - притворно возмутилась Танька.
- Да! Ты - змея.
- Я - зме-я?! - она приподнялась на локте и склонилась к его лицу.
- А еще колдунья и чародейка! - тесно прижимаясь к ней, выдохнул он.
- Сейчас я тебя душить буду! - Танька стала исступленно целовать мужа. Потом через прищур с лукавинкой поглядела в упор.
- Значит, все-таки - змея?
- Да!.. Да!.. Да!.. Причем, самая, самая лучшая на всем белом свете!
- А за что ж ты меня любишь?
- Я тебе уже сказал - не люблю! Я тебя о-бо-жаю!
- «Обожаю» это больше, чем «люблю»?
- Само собой…
- А за что обожаешь?
- За то, что ты - ненормашка.
- Не такая, как все?
- Не-а! Не такая.
- Скажи, тебе здесь нравится?
- Очень-очень! Я так благодарен тебе за эти ромашки.
- Какой ты у меня хороший.
Она положила голову ему на плечо, пальчиками погладила подбородок, губы, брови…
- А почему ты меня выбрал, на мне почему женился? Я же знаю: у тебя было много обожательниц...
- Ты фигурой похожа на одну мою давнюю знакомую.
- Она красивая?
- Ей равных нет.
- Ты ее сильно любил?
- Любил и всегда буду любить!
- Да ты - бабник! Ты - совратитель!
Она принялась ласково колотить Серегу ладошкой по груди, по щекам, а он хохотал и уворачивал голову.
- Признавайся сейчас же, у тебя с ней что-то было?
- Каждый день.
- Она лучше меня? Она красивее? Она, наверно, блондинка?
- Она черненькая, как ты.
- Хочу на нее посмотреть!
- Ты ее каждый день видишь.
- Так кто же она? Признавайся немедленно!
- Она у окна в спальне за шкафом висит.
- Мучитель! Так же можно свести с ума! Гитара - моя соперница?!
- Причем, единственная.
Танька прикрыла глаза. Полуулыбка замерла на ее губах. Беломраморная грудь, не тронутая загаром, розоватыми ягодками сосков смотрела в небо. Серега, любуясь плавными линиями упругого тела, сорвал ромашку и воткнул в темные волосы у виска любимой.
Где-то вдалеке, постепенно нарастая, послышался рокот мотора. И вот, почти над ними, на небольшой высоте пролетел кукурузник.
- Как ты думаешь, летчик нас видел?
- Конечно, видел. Он сейчас вернется - тебя получше разглядеть.
И действительно, самолет сделал правый разворот и опять полетел на них, снижаясь еще ближе.
- Ну, что я тебе сказал! Мужик офигел от твоей красоты.
Самолет прошел так близко, что было видно летчика, он рукой подавал им какие-то знаки. Танька тоже помахала рукой.
- Ты его не приманивай, не приманивай! А то он сейчас самолет посадит, подумает, что я один с тобой не справляюсь.
Танька смеялась и, похоже, была довольна вниманием летчика.
- А вдруг он старый. Нет, Сереженька, я тебя даже на молодого не променяю.
Рокот самолета затих, но потом опять стал нарастать, и они увидели, как, пролетая рядом, пилот покачал крыльями, и этот знак был явно адресован именно им.
- Вот видишь, какая ты! Он теперь зеленой мухой будет кружить вокруг тебя, пока горючка не кончится.
- Пусть кружит, лишь бы ядом опрыскивать не стал.
Они оба хохотали и действительно верили, что Танькина красота приворожила летчика.
- Вы какого хрена тут развратом занимаетесь?!
В пяти метрах от них стоял разъяренный худой старик с круглыми от возмущения белесыми глазами.
Танька от неожиданности взвизгнула, схватила брючки, прикрылась ими и с ужасом смотрела на него, не понимая, откуда тот появился.
Сергей торопливо одевался, а дед угрозно потрясая над головой сухим костлявым кулаком, пучил глаза и орал:
- Террористы! Из-за вас щас самолет разобьется. Горючка кончается, а ты тут, понимаешь, на взлетной полосе чужих баб обхаживаешь! - возмущенно кричал он дребезжащим на фальцете голосом.
- Ты, дед, поаккуратней! Это жена моя!
- Вешай, понимаешь, лапшу другим! Жену дома тискать надо! Дурака нашел! Так я тебе и поверил!
- Слушай, дед, проваливай побыстрей отсюда, дай одеться, пока самолет не долбанулся.
- Я щас ухожу, а ты, кобелина, быстро заводи мотоцикл, и чтоб духу твово с твоей вертихвосткой тут больше не было! Шевелись, давай!
Он повернул к домику и зашагал, приговаривая:
- Совсем охренел народ! Уже и самолету негде сесть! Сплошной разврат усюду…
Обескураженные, они одевались с судорожной поспешностью, не попадая руками в рукава. А самолет в это время делал новый разворот на посадку.
Сергей подбежал к мотоциклу, включил зажигание, нервно нажал ногой педаль. Мотор без каприза сразу зарычал. Танька села позади мужа, и они поехали к леску. А за спиной, там, где они только что любились да миловались, по лугу среди рясных ромашек, уже фырча и подрагивая всем корпусом на неровностях, катился кукурузник.
Проехали до ложбинки и у ручья остановились умыться прохладной водицей. Татьяна прихорашивалась, поправляла кофточку. Там, на лугу, она едва успела ее накинуть на плечи.
Серега наблюдал, лукаво улыбался…
- Чего пялишься, кобель, на чужую-то бабу?
Серега упал на колени, закрыл лицо ладонями и заржал. Хохот сотрясал все тело. Танька, скрестив руки на груди, тоже хохотала вместе с ним и, плохо выговаривая, - смех душил, - повторяла одно слово:
- Терр… Ха-ха! Тер-ро… Ха-ха-ха…сты! Ой, не могу!.. Как он сказал? Тер…Ох-ха-ха!
.
.
Источник: http://www.proza.ru
На нашем сайте Вы имеете возможность ознакомиться с произвидениями писателей и поэтов Никопольщины:
.
.
В случае использования материалов этого сайта активная ссылка на сайт обязательна
|
