|
|
|
| История Никопольщины - В годы Второй мировой войны (1939-1945 гг.) | |||||||||||||||
| Понеділок, 02 серпня 2010, 03:35 | |||||||||||||||
|
Страшко О.А.
Спасать - значит жертвовать
От автора
Я, как учитель-историк, до сих пор открываю для себя все новые и новые "белые" страницы истории своего поколения, а открывая их, не могу молчать. Люди, и особенно молодежь, должны знать историю своего народа.
Одной из трагических страниц истории XX века является Холокост - массовое уничтожение еврейского народа во время Второй мировой войны. И, думаю, уместно здесь будет привести слова известного поэта Николая Тихонова: Наш век пройдет, откроются архивы,
Я хочу этой повестью приоткрыть частичку той истории, опираясь на свидетельства еще живых людей перенесших ту трагедию.
Главная героиня моей повести - простая украинская учительница, женщина удивительной судьбы, которая в трудные годы немецкой оккупации противилась хорошо отлаженной машине смерти, жертвовала своей жизнью и жизнью своих близких ради того, чтобы спасти чужую жизнь. В тех экстремальных условиях многие люди ломались, выдерживали лишь те, у кого была воля. У моей героини она была. Ее жизнелюбию, оптимизму может поучиться каждый из нас. Моя героиня, уважаемая в обществе человек, она Почетная героиня Израиля, ее имя, как Праведницы народов мира, высечено на Стене почета на Аллее праведников Яд-Вашем (Иерусалим, Израиль). В чем заключается героизм этой женщины? Я прошу вас побыть со мною пару часов и вы получите ответ на этот вопрос.
Ольга Страшко
Введение
Нежное, кроткое сердце... и такая сила, такая жажда жертвы и милосердия.
Милосердие спасает человеческие сердца от ожесточения.
Ольга Страшко
В жизни человека меняется все: внешность, возраст, взгляды...
Не меняется лишь одно - человеческое благородство, которое помогает выстоять и остаться Человеком. Самое важное - сохранить любовь к людям и творить добро…
Ольга Страшко
"Нам удалось выжить только благодаря доброте, сердечности многих людей. Я и мои сыновья будут в вечном долгу перед нашими спасителями". Сарра Бакст "...Я тешу надежду, что мои внуки никогда не увидят ужасов войны и геноцида". Сарра Бакст
Никополь в годы оккупации и Холокост
Июнь 1941 года. И хотя Никополь еще не захвачен фашистами, однако, как и везде, первыми признаками войны стали огромные ночные очереди за хлебом и другими продуктами. На рынках все подорожало, а сахар вовсе исчез. Уже в июле в городе появились первые беженцы из западных регионов Украины. Начались воздушные тревоги. Во всех дворах жители копали примитивные бомбоубежища, окопы в рост человека. Затемняли окна, и с наступлением ночи город погружался в полную темноту. Уже ушли из города воинские части. Под плач женщин, на фронт уходили первые добровольцы. Прибыли первые группы раненых. И их размещали в наспех созданных госпиталях в школах и ФЗУ.
Холокост. Рисунок Шаманской М.
Во дворе пятой школы - куча окровавленного белья, резкий запах лекарств, красноармейцы в бинтах, на костылях. Никопольчанки помогали персоналу госпиталя ухаживать за раненными, собирали у населения перевязочный материал, постельное белье, различную утварь.
В городе объявили сбор пустых бутылок. Их заполняли горючей смесью и отправляли на фронт. За городом местное население, под руководством военных, активно готовило противотанковые рвы. В начале августа стало очевидным, что город будет оставлен. Началась эвакуация наиболее ценного оборудования заводов. В первую очередь демонтировали и отправили на восток оборудование Южнотрубного завода и завода имени Ленина. Подготавливались к эвакуации и учреждения города. Во дворах жгли документацию. Черные хлопья далеко разлетались, оседая по улицам и дворам. Военкомат объявил о всеобщей мобилизации военнообязанных. Им приказали самостоятельно добираться до Мелитополя, где был назначен сборный пункт. 14 августа над Никополем появились первые немецкие самолеты. Они сбросили свои бомбы на железнодорожный вокзал и Новопавловский железнодорожный мост. На следующий день бомбежке подверглась центральная часть города. Были разрушены клуб полка (бывшая синагога), средняя школа № 2, почта, аптека, библиотека, гостиница. Появились и первые жертвы среди населения. Убитых хоронили за городом. Вместе с бомбежками появились и первые мародеры. Под свист бомб они грабили магазины, склады, учреждения, квартиры. Немцы вошли в Никополь утром 17 августа без боев и какого-либо сопротивления - наши войска заблаговременно покинули город и его людей. Немецкие солдаты с автоматами в руках разбрелись по дворам, требуя от хозяек "яйки", "млеко". Если им не давали продукты, они сами забирали, исследуя все сараи и курятники. После оккупации Никополя советские войска в течение 4-5 недель обстреливали город с левого берега Днепра. Немцам никакого вреда от этого не было. А страдали люди. Они вынуждены были все это время ютиться в погребах и подвалах. Многие дома были разрушены своими "защитниками". Пострадала и Преображенская церковь. Горели нефтебаза, мельница, склады муки по улице Калашникова возле рыбозавода. Люди тащили мешки с мукой домой. Запасались на зиму. Но были и такие, которые ради самих мешков, высыпали муку под ноги - сказывался дефицит материи. Десятки тонн (!) хлеба было затоптано. В городе продолжался грабеж. Немцы на первых порах ему не препятствовали. Период оккупации, который продолжался 906 дней, для населения города и района был тяжелейшим. С первых же дней фашисты установили свой кровавый террористический режим. Жителям запрещалось выходить из населенных пунктов без специальных пропусков. Был установлен комендантский час. Нарушение режима каралось смертной казнью. 906 дней и ночей - это не один день. Как их поместить на бумаге, какими словами описать страдания ни в чем неповинных людей. В городе облава. Гонят нашу молодежь в Германию. На вокзале полно провожающих. Слезы, крики, тяжкое расставание. Страшно было смотреть на теплушки, в которых везли их на чужбину. За время оккупации (с 17 августа 1941 г. по 8 февраля 1944 г.) в Никополе фашисты уничтожили 8 тысяч человек, в том числе 1,5 тысячи детей. Угнано в Германию - около четырех тысяч юношей и девушек. Чудовищные злодеяния, жестокая расправа за малейшее неповиновение распоряжениям фашистов - избиение, расстрелы, виселица, насилие. Фашисты и их прихвостни всячески издевались в первую очередь над евреями, заставляя их делать самую тяжелую работу от зари и до зари. На видных местах появились приказы, распоряжения, указания - одно жестче другого, в которых в неукоснительной форме предписывалось:
События, происходящие в городе, вызывали страх и ужас.
Появилась местная полиция с белыми повязками на руках. Она занимала помещение бывшей милиции по ул. Свердлова. В помещении бывшего горкома партии и горисполкома обосновалась городская управа во главе с бургомистром. В октябре были открыты некоторые школы. Проработав более двух месяцев, до наступления настоящих холодов, школы закрылись. Нечем было топить. Голодно и холодно стало и самим жителям. Особенно трудно было евреям. Почему же они не эвакуировались? Да потому, что массовая эвакуация не была организована. А многие люди еще помнили, что во время гражданской войны немцы хорошо относились к местному населению и даже спасали от погромов. Поэтому ничего не оставалось, как надеяться на благосклонность немцев. И никто не ожидал, что они вскоре начнут зверствовать, просто так, ни за что, убивать и массово уничтожать евреев. Немецкие власти обязали каждого еврея нашить у себя на груди желтые шестиконечные звезды и носить их постоянно. Никто тогда еще не знал, что воякам Гитлера было приказано уничтожать евреев повсеместно во всех странах. То, что сделали фашисты и их пособники с полутора миллионами евреев в Украине и четырьмя с половиной миллионами евреев в Германии, Австрии, Франции, Голландии, в Польше и Венгрии, Румынии и Югославии, в Чехословакии и Бельгии, Норвегии и Дании, Литве и Эстонии, Латвии и Белоруссии, в России - названо Катастрофой, равной которой не было в истории человечества, которая превзошла все былые испытания, выпавшие на долю еврейского народа. Это был зловещий смерч лихолетья, унесший 6 миллионов человеческих жизней. Эта Катастрофа получила название Холокост. Холокост - всесожжение, крематорий для живых... Конец. Для большинства из нас слово "Холокост" еще до недавнего времени было неизвестным, а явление - и сегодня остается во многом непознанным и труднообъяснимым, не укладывающимся в рамки человеческих представлений. Составной частью нацистских планов завоевания мирового господства, важнейшим элементом идеологии, политики и практики Гитлера 1933-1945 годов был антисемитизм - поставивший своей конечной целью полное физические уничтожение евреев во всем мире. Были и тактические цели - устранение деятельных конкурентов, конфискация еврейской собственности; дармовая рабочая сила в области экономики; консолидация и укрепление режима и всей нации за счет "искоренения" главного подрывного и разлагающего элемента в области внутренней политики; а в области социально-практической - уничтожение населения, превращение его в послушное стадо. Нацистская Германия проводила по отношению к евреям политику тотального уничтожения под условным названием "окончательное решение еврейского вопроса". Все без исключения евреи - мужчины и женщины, дети и старики, были обречены на истребление в соответствии с этой политикой. Лауреат Нобелевской премии писатель Элли Визель следующим образом обрисовал эту трагическую ситуацию: "Не все жертвы нацизма были евреями, но все евреи были жертвами нацизма". Одна из наиболее мрачных страниц этой трагедии - уничтожение советского еврейства. Здесь немцы выполняли приказ фюрера неукоснительно и с особым старанием. И когда советские войска освобождали оккупированные территории, евреев на них практически не было, за исключением тех, которые сражались в партизанских отрядах. Писатель Василий Гроссман, который прошел войну, под впечатлением увиденного, написал в очерке "Украина без евреев": "... Нет евреев на Украине... Безмолвие. Тишина. Народ злодейски убит... Все убиты. Много сотен тысяч - миллион евреев на Украине. Это не смерть на войне с оружием в руках... Это убийство народа, убийство дома, семьи, книги, веры... Это уничтожение народа, который столетиями жил по соседству с украинским народом, вместе с ним трудился, деля радость и горе на одной и той же земле". Вот данные о фашистских деяниях в Днепропетровской области. По переписи населения 1939 года в области проживало 129 тысяч 439 евреев. Область была оккупирована в августе-октябре 1941 года. Истребление евреев началось уже в конце августа, когда в Кривом Роге оперативная команда 6 (командир штандартенфюрер СС д-р Кригер) расстреляла 105 евреев. В Сталиндорфском районе общее количество жертв составило 3 911 человек. И все они были евреями. В Пятихатском районе из 546 жертв - 500 было евреев. В Широковском районе - из 1 827 – 1 638, в Никополе - из 8 000 – 6 000, в Марганце немцы уничтожили 500 евреев (за данными "Энциклопедии Холокоста" А. Круглова). 
Память. Рисунок Шаманской М.
Но, несмотря на все это, находились те, кто пренебрегал угрозами для собственной жизни, рисковал своими близкими и родными и все - во имя спасения евреев.
Сарра Бакст и ее сыновья
"Всему на свете есть конец:
Восторгам, радостям, страданиям, Но нет конца воспоминаниям" Мирон Демб
Сарра Давидовна Бакст родилась 22 мая 1914 года на Херсонщине в семье образованных, культурных и очень добрых людей. С молоком матери впитала в себя эту доброту и большое уважение к людям. Росла она спокойной, ласковой и любознательной. С раннего детства приобщалась к труду и ведению домашнего хозяйства, любила природу и животных. Умела шить и вышивать. Но больше всего она обожала цветы.
Отец Сарры, Давид Моисеевич, был кумиром не только в своей семье, но и во всей округе, так как был очень порядочным и честным, требовательным и строгим, трудолюбивым и бережливым. Любили его односельчане за его справедливость и добропорядочность. Мама, Елизавета Ильинична, была милая, ласковая, нежная, всеми уважаемая женщина. О ней папа любил говорить: "Мама у нас - чистое золото!". Елизавета Ильинична, очень любившая детей, ждала с нетерпением появления своего первенца. Первые трудности Сарра испытала в тридцатых годах прошлого столетия во время учебы в Уманском сельскохозяйственном институте, когда на Украине разразился страшный голод. И если бы не помощь тети Адель, которая жила в Крыму, и дяди Соломона, жившего в Ленинграде, их семья вымерла бы. Тогда от голода по линии папы умерли все. Училась Сарра старательно. Под конец учебы познакомилась и подружилась с парнем, который учился на курс выше. Это был Трофим Маринчук. Он был под стать ей - красивым и интересным. Эта пара была создана друг для друга. В институте их прозвали голубятами. По окончании учебы Трофима направили в Винницкую область в совхоз "5-я годовщина Великого Октября" главным агрономом. Там он, работая, с нетерпением ожидал свою возлюбленную. Через год она приехала. Вскоре они поженились. С упоением трудились вместе на полях.  
Трофим и Сарра после окончания института
Но не долгим было счастье этой молодой пары. Трофим, попав под холодный весенний дождь, тяжело заболел. Через несколько месяцев его не стало. Он так и не налюбовался своим первенцем Витенькой.
Неуютно ей было оставаться там, где и солнце, и птицы напоминали о таком скоротечном счастье. И она с ребенком на руках возвращается к маме, которая на то время уже жила в Никополе. Сарра устроилась на работу в бывшую еврейскую школу № 6. Чтобы как-то забыться, она вся окунулась в педагогическую деятельность. Коллектив и друзья старались отвлечь ее и поддерживали, чем могли. Особенно среди них выделялся завуч школы № 5 математик Сергей Маркович Колос, который не был равнодушным к ней. В 1939 году он предложил ей свою руку и она не отказала. 4 января 1941 года появился на свет ее второй сын Александр. Я знала, что когда вошли немцы в город, евреям в Никополе было очень нелегко. Особенно сложно было семье Бакст. Две сестры Сарры в тот момент находились в родильном доме, а у нее самой на руках был грудной ребенок. Но мне хотелось знать больше. И я не выдержала, собралась в путь. Поехала в Асканию-Нова, где Сарра Давидовна проживала со своим старшим сыном Виктором. Мне хотелось услышать от нее правду. Правду, которую не знает нынешнее поколение о многострадальной судьбе еврейского народа, которому пришлось пережить ту Катастрофу. Эта мудрая женщина поняла меня, но разговора сразу не получилось. Она долго сидела и задумчиво молчала в ответ на мою просьбу вспомнить прошлое. Пауза затягивалась. И чтобы выйти из этого неловкого положения я предложила: - Сарра Давидовна, а давайте я расскажу вам эпизод, как я познакомилась с Сергеем Марковичем, вашим мужем, моим бывшим классным руководителем в Никопольском педучилище. - Вы знали моего мужа? - удивилась она. - Да, - ответила я. - Мир тесен. Сама поражаюсь, как иногда могут переплетаться человеческие судьбы. Это было в 1962 году. Мне тогда было 22 года. Работала я на производстве, а мечтала о школе, всегда видела себя учительницей. Вот и решила поступать учиться. Приехала в Никополь в педучилище. Подошла к нему. Стою у входа и думаю, как переступить порог этого заведения? Стою и боюсь заходить. Комок подкатился к горлу и слезы мимо моей воли горошинами потекли по щекам. В это время дверь распахивается и на пороге появляется седовласый, интеллигентный, с добрыми, проницательными глазами человек. Он, сделав шаг навстречу мне, спросил: - Дівчинко, чого це ти так гірко плачеш? Я и рассказала ему все о своей мечте. Он очень внимательно выслушал меня, успокоил и подбодрил, посоветовал к кому обратиться. А на прощанье сказал: - Бажаю успіху! Его слова вселили в меня уверенность, и я почувствовала, что обязательно буду учиться в этом училище. Экзамены я сдала не плохо. И действительно была зачислена на учебу. И каково же было мое удивление, когда первого сентября нам представили классным руководителем того самого мужчину. Он то и был Сергей Маркович Колос. Рассказывая это, я наблюдала за своей собеседницей. Глаза ее становились теплее, а взгляд доверительнее. Душевное напряжение ослабло. Звенящая тишина стала заполняться чувством беспокойства и тревогой. Ведь нам все же предстояло окунуться в те страшные годы испытаний. Глаза Сарры Давидовны снова потемнели. Съежившись, она начала свое повествование: - До сих пор страшно вспоминать безысходность, оторванность от всего мира, неизвестность и невозможность что-либо изменить. Страх и унижения были нашими постоянными спутниками. Как кошмарный сон я долгие годы силой воли отгоняла от себя воспоминания, связанные с первыми месяцами войны и теми ужасами, свидетельницей которых мне пришлось быть и которые пришлось пережить. Мы не ценим жизнь, считаем, что она ничего не стоит, что она бесконечна. Но ощущаем эту ценность только в минуты опасности. Именно тогда, когда жизнь находится на волоске. И только тогда начинаем понимать истинную цену жизни. Особенно, когда ты в расцвете сил, а у тебя на руках твоя кровиночка, жизнь которой может оборваться в любую секунду. И тогда... тогда в роковой момент я решила: я должна выжить ради детей, а когда окончится этот кошмар, рассказать будущим поколениям о дьявольской силе, которая властвовала на нашей земле... Но жизнь распорядилась немного по-другому. То, что я пережила и увидела, не поддается здравому осмыслению. Эти кошмары довольно часто снятся и будоражат душу и мозг. Я надолго замкнулась. И только в 1993 году немножко расслабилась, когда к нам домой пришли бывшие ученики нашей девятой школы Петр Перепадя и Юрий Чернявский и попросили, чтобы я им более подробно рассказала и о нашей жизни во время оккупации. Это им надо было для того, чтобы написать в местную газету правду о директоре СШ № 9 Ф.И.Вовке. Ученики хотели отстоять доброе имя своего учителя. И я рассказала им всю правду о тех днях, о людях, которые рискуя своей жизнью, спасали нас, евреев, от смерти. Мою исповедь они переслали в Израиль. Там есть специальная организация, которая занимается раскрытием случаев гуманности, проявленной к евреям на оккупированных территориях. Называется эта организация "Институт памяти Катастрофы и Героизма Яд-Вашем". Но то, что я засвидетельствовала им, было капелькой в море тех злодеяний, которые мы пережили. Самую малость и вам расскажу. Сразу после оккупации Никополя все евреи были взяты на учет, и мама носила на рукаве повязку с желтой шестиконечной звездой. Ежедневно она ходила на уборку улиц и разборку завалов. Евреев заставляли вывозить нечистоты, собирать стекла без какого-либо инвентаря и рукавиц. Если же кто-то выходил за едой или водой без повязок, его тут же расстреливали. Вскоре поползли слухи, что евреев будут массово уничтожать. Уже была на них одна облава. Мои две сестры находились в то время в родильном доме. Когда немцы пришли в роддом, чтобы забрать евреек, то заведующий отделением Пастухов убедил их в том, что это не гуманно, не по-божьему. Тем самым он спас жизнь моим сестрам. Во время третьей облавы Полина и Рита уже находились в своих семьях, а жили они вместе с мамой в другой части города. Во время облавы их забрали с малышами и расстреляли вместе с другими евреями. Мама, в это время находилась у меня. Но, как бы предчувствуя свершившееся, не могла долго усидеть и отправилась домой, сказав, что вскоре вернется. Но ее долго не было. Мы с Сергеем Марковичем встревожились. Он пошел за ней. Меня лихорадило от переживаний, а время как-будто остановилось. "Почему же их так долго нет? Что с ними?" - задаю себе вопросы. Уже все глаза проглядела. Наконец-то открывается дверь. Через порог, спотыкаясь и еле переставляя ноги, входит мама со странно опущенной на грудь головой. Сергей Маркович ее поддерживает, помогает войти и делает мне какие-то знаки. Мама как-то странно вздрагивает. Я хотела броситься навстречу ей, но окаменела и меня покинули силы. Оказалось, что узнав о гибели своих дочерей и трех внуков, мама пыталась покончить с собой. Сергей Маркович пришел вовремя и вынул ее из петли. Еще около года на шее у нее оставался след от веревки. Душевная боль сжимала мое сердце. Она, как удар шпагой, пронзила меня. Мама окаменела, потеряв способность даже плакать. Это было самое страшное мгновение. Из жизни ушло сразу пятеро самых близких и родных людей. Оно наложило свой мрачный отпечаток на всю мою последующую жизнь. - Вскоре и за мной пришли два немца и велели одеваться, продолжала свое скорбное повествование Сарра Давидовна. - Я собралась, надев все самое лучшее, и последовала за ними. Муж с сыновьями также пошли со мной. Меня привели в комендатуру, где до войны был банк. Муж остался за воротами. Вышел немец с переводчиком. - Документы! - Я приготовила, но... забыла их взять. Спросите у мужа, он на улице... Наверное, помог Всевышний. В этот момент ворота распахнулись, и в них задом стала въезжать крытая машина. Из кузова спрыгнули вооруженные полицаи, подставили лестницу, а сами стали по бокам. Немцы открыли подвал и приказали арестованным грузиться в машину. Старики, женщины, дети выходят друг за другом и садятся в кузов. Стою в стороне. Слышу, проходящий мимо старик, вполголоса говорит идущему рядом с ним подростку: - Поднырни под задний борт и беги, беги. На подходе к машине мальчик замешкался, а немец заметил и заставил его залезать в машину... Погрузка закончилась. Немец жестом велит и мне садиться. Я как во сне медленно покачала головой - "Нет!". Он махнул рукой: "Ладно, оставайся". Борт закрыли. Полицаи тоже сели в машину. Она выехала, и часовой закрыл ворота. Все ушли, а я продолжаю стоять. Вдруг мимо меня спешит переводчик: - Чего стоишь - шепчет. - Уходи сейчас же! Он что-то сказал часовому и тот открыл калитку. Я вышла. Как дошли домой, не помню. Но сразу же, собрав самое необходимое, мы покинули свое жилище. Ушли в какие-то развалины. Затем обнаружили полуразрушенную квартиру в школе № 2, где до войны жила семья директора, в ней и разместились. Муж искал возможность спасти нас. Однажды он встретил моего бывшего директора школы № 9 Вовка Федора Ивановича. Тот поинтересовался о нас. И уже на следующий вечер к нам в развалины пришла моя коллега Шкандель Елизавета Максимовна - супруга Федора Ивановича. Она уточнила, сколько нас, кого надо укрывать. Поинтересовалась, где мама. Коллеги искали пути, как спасти нас. Накануне этих событий у Александры Григорьевны Дорошенко, библиотекаря школы, умерла мама. Вот и решили воспользоваться этими документами для моей мамы. По этим документам ее вместе с племянником отправили в Варваровку Софиевского района. Там она всю оккупацию и проработала уборщицей в сельской начальной школе под именем "Петровна". Директором школы был Брынза Владимир Настасович. Племянника приютила его сестра Галина (к сожалению, из памяти вылетела ее фамилия). Вскоре к нам в развалины пришли Елизавета Максимовна и Александра Григорьевна. Они изложили план дальнейших действий, который был написан рукой Федора Ивановича. (Я быстро прочитала его и порвала, о чем сожалею и поныне). Федор Иванович предлагал перепрятать меня с Витей в надежное место, а Сергею Марковичу пока надлежало оставаться в городе. И уже на следующий день, около полуночи, за мной и Витей пришла моя коллега по СШ № 9 Мизина Мария Пантелеевна, которую Федор Иванович выбрал как самую надежную для нашего спасения. Она согласилась приютить нас. Ее дом находился в районе кирпичного завода, в самом центре концентрации немецких войск. Расчет был поставлен на то, что в таком месте немцы не додумаются искать евреев. 
Дом в Никополе, в котором Мария Пантелеевна укрывала Сарру Давидовну и Витю
Спасать – значит жертвовать
- Около одиннадцати часов ночи, - вспоминает Мария Пантелеевна, - в дверь тихо постучали. Я прислушалась. Стук повторился. На носочках подхожу к двери и слышу тихий шепот Елизаветы Максимовны.
- Мария Пантелеевна, откройте, пожалуйста. Я отворила дверь и впустила ее в дом. Зажгла свечу и увидела взволнованную, дрожащую, бледную Елизавету Максимовну. Она торопливо сообщает, что была облава и многих забрали. - Мария Пантелеевна, - умоляюще обращается Елизавета Максимовна. - Надо спасать Сарру Давидовну. Вы же знаете, что она еврейка. Ее сестер с грудными детьми забрали. Володю Сидельникова (племянника Сарры Давидовны) спасли соседи. В глазах мольба. - Конечно же, конечно же, надо спасать - не задумываясь, ответила я. - Сердцем понимала, что надо. Но непрошенная мысль все же простучала в голове: "А если попадусь, что будет с мамой?". И тут же отбросила ее. - Что надо делать? - спросила. - Надо забрать ее из развалин, где она сейчас находится, и на время спрятать у себя. - Я сейчас, сейчас. Только наброшу что-нибудь темное, чтобы слиться с темнотой ночи, засуетилась Мария Пантелеевна. Гостья коротко, но очень четко объяснила, где находится сейчас Сарра Давидовна со своим сыном в руинах второй школы. Около полуночи в комнатных мягких тапочках кошачьей походкой Мария Пантелеевна направилась к развалинам школы. «Только бы успеть, только бы не опоздать» - стучала в висках мысль. Она хорошо знала, все надо успеть до рассвета, ибо под утро немцы делали облавы на евреев, коммунистов, партизан. Знала, чем может закончиться для нее встреча с ними в это время... - Нет, нет, не буду об этом думать. Я должна успеть. Должна. Ведь там моя коллега со своим сыночком, ведь ей еще страшнее, чем мне. Конечно же, не за себя, а за сына... Сердце у нее бешено стучит. Стук гулко отдается в голове, словно молот по наковальне. Но она быстро пробирается дальше, время от времени останавливаясь, чтобы перевести дух и прислушаться. То в одном месте, то в другом слышалась немецкая речь патрулей. Она уже почти у цели. И послышался цокот копыт. Стоп. Патруль. Мария плотно прижимается к развалинам, превратившись в одну из груд в ожидании. Все отчетливее слышна приближающаяся немецкая речь. Женщина стоит чуть дыша. А сердце еще сильнее стучит. Кажется, его стук сейчас услышат патрули. - Только бы пронесло, только бы не заметили. - Мария Пантелеевна, вспоминая этот момент и сейчас, спустя более полувека, не может говорить спокойно. Ведь она понимала немного немецкий язык и тогда отчетливо разобрала, что готовится новая "охота на евреев". Сердце у нее заколотилось еще сильнее. Кажется так, что его стук остановит их. И тогда все пропало. Но нет, они проехали мимо и стали удаляться. Вздох облегчения. - Фу, пронесло! Мария Пантелеевна, спотыкаясь, чуть ли не на ощупь находит покосившуюся дверь. Постучала. Тишина. Снова стучит и шепотом: - Давидовна... По ту сторону двери послышался шорох и тихий голос: - Кто? - Откройте, это я, Мария. Дверь с легким скрипом отворилась. Женщины обменялись несколькими словами. Сарра Давидовна знала, что кто-то должен был бы прийти за ними. Поэтому сразу же взяла на руки сына и последовала за Марией. Обратный путь показался длиною в год, хотя потратили они на него чуть более часа и добрались без приключений. Закрывая за собой дверь, Мария Пантелеевна внимательно осмотрелась. Все было тихо. Усадив "гостей" за стол и покормив их, Мария Пантелеевна стала обсуждать с Саррой, как они будут действовать дальше. Решили, что днем она их будет прятать в подвале во флигеле, а ночью они будут перебираться в дом. Четыре недели в доме царил страх и беспокойство. Все старались говорить и поступать так, как они всегда поступали и говорили, хотя их речи звучали глуше. А глаза Сарры Давидовны смотрели виновато, ведь она больше переживала за Марию, чем за себя. Хозяйка же дома старалась, чтобы Сарра Давидовна и Витя чувствовали себя уютнее, пыталась отвлечь их от грустных мыслей, вселяла надежду, что все будет хорошо. Однако положение, в котором находились женщины, их все же угнетало. Маленького Витеньку интересовало, почему они находятся в сыром подвале, когда есть дом? Почему с ними нет папы и крошечного братика, которого он обожал? Почему люди убивают друг друга, а мама учила уважать и любить людей? Эти и другие вопросы задавал любознательный ребенок своей маме. Полушепотом мама старалась успокоить его и все объяснить. Сарра Давидовна беспокоилась за Марию Пантелеевну и ее родственников. Ведь она знала, что за укрывательство евреев - расстрел на месте. Ее мучило неведение, как долго они будут находиться в подвале и подвергать опасности хозяйку? Беспокоилась Сарра Давидовна и о здоровье сына, ведь в подвале было сыро, холодно и он мог простудиться. Не давали ей спать и мысли о маленьком (младшем) Сашеньке, который остался с отцом, хотя они меньше подвергались опасности, так как Сергей Маркович был украинец. Переживала и за маму, и племянника которые чудом остались живы. Сердце женщины разрывалось на части. Мария Пантелеевна же тревожилась больше о них, чем о себе. - Мария Пантелеевна, а как это вы могли не думать о себе? - спросила я. - Ведь мы же люди, а люди должны помогать друг другу, - ответила. Но тревога, ни на секунду, не покидала ее. - У меня и сейчас пробегают мурашки по телу, когда вспоминаю один из эпизодов встречи с немцами, - задумчиво рассказывает Мария Пантелеевна. - Как-то возвращалась я от Сергея Марковича со свертком детской одежды. Это было днем. Смотрю, возле одного из домов на улице стоят люди. Подхожу поближе. Увидела знакомую и тихо спросила; "Лидия Петровна, что, проверка?" В ответ услышала, что ищут евреев. Обомлела я. Ускоряя шаг, ухожу от этого места. - А может и в моем доме проверяли? А вдруг их обнаружили? Скорее, скорее домой. И настолько была увлечена своими мыслями, что не заметила, как вырос передо мной полицай у самого дома. - Ваши документы! - потребовал он, обращаясь ко мне. Я остолбенела от растерянности. Мысленно обращаюсь к Богу: "Господи! Защити!". И тут же меня осенило, что необходимо ответить. - Я заходила к соседке, живу в этом доме, сейчас принесу. А сама думаю, хотя бы не проверил сверток. Но все обошлось. Юркнув в дом, быстрым взглядом окинула его. Все было на своих местах. Слава Богу! Пока пронесло. Проверки не было. Но может быть еще будет? Молилась: - Господи, помоги сохранить жизнь этим людям! А сама дрожала от волнения и страха, поглядывая в окошко. В скорости полицаи ушли от соседского дома, проходя мимо. 
Из окон этого дома Мария Пантелеевна наблюдала за полицаями
Сарру Давидовну часто навещал муж. Родители были обеспокоены тем, что весь световой день малыш находился в сыром и темном подвале. Вскоре и эту проблему удалось решить. - Мама долго плакала, обнимала меня, прижимала к груди, шептала, что мы должны расстаться ненадолго, что скоро мы все будем вместе, как и раньше, - вспоминает Виктор Трофимович о том моменте. - Я тоже плакал. И слезы текли по моим щекам. Но меня увели к Федору Ивановичу Вовку, который впоследствии меня усыновил, чтобы узаконить мое пребывание в его семье. Около 3-х месяцев я жил у него под именем Владимир. Мария Пантелеевна продолжает свое повествование. - Однажды пришел Сергей Маркович. Он был очень взволнован. - Только что, лоб в лоб, пришлось повстречаться с патрулями", - заявил он. А у него были документы для Сарры, которые ему удалось раздобыть через бухгалтера элеватора Александру Знову. На его счастье, полицаи не стали его обыскивать. А чуть позже женщины заметили, что на его висках появилась проседь. Передав Сарре документы, Сергей Маркович сообщил, что они с Федором Ивановичем Вовком предпринимают все, чтобы переправить ее в село к родственникам в Кировоградскую область. Через некоторое время к Марии Пантелеевне зашел плотно сложенный симпатичный мужчина: - А де тут та молодиця, котру Федір Іванович звелів відвезти до Кривого Рогу? В считанные минуты, наскоро попрощавшись, Сарра Давидовна ушла с этим мужчиной. Вот как она вспоминает этот эпизод: - Тот мужчина приехал за мной на автомашине. Мы подъехали к дому, где жил Федор Иванович. Из двора выбежал мой Витенька. Он увидел меня и с плачем бросился ко мне: "Мама! Мамочка! Я по тебе очень-очень соскучился. Ты ведь говорила, что мы ненадолго расстаемся. Мамочка, возьми меня с собой. Я буду очень-очень послушный! Возьми меня". Сердце мое обливалось кровью. Следом за сыном выбежала молодая девушка и почти силой старалась увести его: - Пойдем, Володенька. Я тебя очень прошу. Пойдем! Девушка обняла малыша, взяла его на руки, тесно прижала к себе и быстро скрылась в доме. И пока мы ехали в моих ушах не переставали звучать слова: "Мамочка, возьми меня с собой! Возьми меня!". Какими словами можно передать материнские страдания. Разве можно это забыть? Ехала я в неизвестность... По ходу следования в Кривой Рог мы заезжали к знакомым Сергея Марковича в село Шолохово, где находились несколько дней. Это была вынужденная остановка. В селе стояла жуткая тишина. Накануне была облава. Арестованных закрыли в каком-то сарае. А когда наступили сумерки, в окно я увидала, как их вели целым потоком. Какая-то тревога охватила меня. Всю ночь в доме никто из взрослых не спал. Ожидали облаву. А на рассвете мы продолжили свой путь. Доехали до Кривого Рога. Мужчина, который меня сопровождал, посадил меня на поезд, который следовал до станции Долинская. Прощаясь, он сказал, что выполнял поручение Федора Ивановича Вовка. - До Долинской я доехала благополучно. На вокзале спросила у прохожих, как добраться до Березовки, куда мне надлежало прибыть. В Березовке жил брат Сергея Марковича вместе со своей мамой, которая встретила меня и тут же предупредила, чтобы я не проговорилась, что являюсь их невесткой, что я просто их далекая родственница. Я начала заниматься по хозяйству, помогала, чем могла. Подружилась с хозяйкой Шурой. По вечерам мы изливали друг другу свои души. Я ей все про своих сыновей, а она больше о своих проблемах. Через некоторое время Александра сообщила, что едет в Никополь, чтобы привезти моих малышей. Поехала она туда с односельчанином, который был в селе за старшего. Ему немцы доверяли, и он вызвался Шуре помочь. Возвратились они через несколько дней. Привезли и Витю, и Сашу. Как увидала я их, так и обомлела. А они наперегонки бросились ко мне с криком: "Мама!". Саша объяснял, как долго они ехали, что видели, а Витя все говорил: "Спасибо, мамочка, что не забыла обо мне. Я так долго ждал, когда ты выполнишь свое обещание - забрать меня". Дня через три после приезда детей появился во дворе и муж в облике старика с длинной бородой. Добирался он от самого Никополя пешком. И вместе с ним мы побыли только одну ночь. На следующий день, теперь уже мне надо было с Витей перебираться в следующее село, куда меня определили на постоянное жительство. Там я и пробыла до конца войны, работая в совхозе огородником. Как только немцы покинули село, мы решили возвращаться домой. Забрав детей, упаковав кое-какие пожитки, отправились в путь. Радовались, что наконец-то закончатся наши мытарства. Но все оказалось не так просто. По приезде в Никополь мужа сразу же арестовали кагэбисты. Около трех месяцев они держали его взаперти. Потом освободили, "за отсутствием улик". Шили ему, как тогда было модно, "за пособничество украинским националистам". Постепенно жизнь начала нормализовываться. Сергею Марковичу предложили работу в педучилище, а мне в агрошколе. Там я и проработала до пенсии. В 73-м муж умер. Я переехала с детьми в Асканию-Нова. Сейчас мы живем вместе с Витей, который уже сам дедушка и давно на пенсии. Сарра Давидовна вырастила обоих сыновей. Дала им образование. Жизнь не прервалась. У Виктора двое детей - сын и дочь, у Александра - две дочери. 
Сын Виктора Сергей с семьей
 
Сергей Маркович и сын Александр
Сарра Давидовна с внученьками
Виктор с дочкой Аллой и Александр в гостях у мамы Сарры. 2000 г.
* * *
У каждого человека есть своя Книга памяти и воспоминаний. С возрастом, конечно, меняется оценка прошлого. Но детская, цепкая память сделала как бы отпечатки того, что было в те годы, которые не поддаются переосмыслению. Витеньке к началу войны было пять лет. И вот что он помнит сейчас, когда ему уже 65...
- Слово "война" в то время не вызывало у нас, детей, страха. Наоборот, любопытство было настолько сильным, что хотелось воочию увидеть вояк, вооруженных солдат. Даже хотелось сразиться с ними. То есть "война" - это игра, в детском понимании. Я надолго запомнил голод и ощущение холода, почему-то лето не очень помнилось. В моей детской голове был полный ералаш. Я не мог понять, почему люди перестали улыбаться? Почему они были молчаливыми и грустными? Мама постоянно была чем-то озабоченной, все о чем-то переживала, разговаривала полушепотом. А наши мытарства я очень хорошо запомнил. Все, до мелочей. Словно это было вчера, а не 60 лет назад. Я только сейчас понял, насколько мама была умна, неприхотлива в быту, терпелива, необыкновенно наблюдательна и осторожна. Находясь в подвале у тети Марии, мама все учила и учила меня, как надо было поступить в той или иной ситуации. - Если нас найдут здесь немцы, - шептала она, - скажешь, что мы сами забрались сюда, чтобы спрятаться от патрулей. Хозяйку не видели и не знаем ее. Ты понял, сыночек, понял? - Мамочка больше беспокоилась о Марии Пантелеевне, чем о нас. Я остаюсь вечным должником перед своими родителями. Мама для меня была и остается образцом мужества и стойкости.
Пришла беда – открывай ворота
"Пришла беда - открывай ворота" - эта поговорка, как нельзя лучше, охарактеризовывала положение почти каждой семьи бывшего Советского Союза. Июнь 1944 года. Казалось, что все идет хорошо. Освобожден город Никополь. Народ с энтузиазмом взялся за отстройку разрушенного хозяйства. Открылись школы. Начали налаживаться хозяйственные дела. 20 июня. День был чудесный. Воздух теплый, ласкающий. Солнце сияло на безупречно голубом небе. Его лучи проникали в окна, а в них без устали плясали пылинки. Солнышко клонилось к закату. Уличный шум просачивался сквозь открытые окна, неся приятный запах ночной фиалки - все это сливалось воедино, создавая своеобразную приятную музыку. Ничто не предвещало беды. Но нет... Мария Пантелеевна рассказывает, что в тот день она готовилась к выступлению перед учителями. Но ее не покидало чувство тревоги. Окончив последние приготовления, она отправилась отдыхать. Еще не успела уснуть, как в дверь постучали. Вежливым тоном сказали: - Мария Пантелеевна, откройте, пожалуйста. Она открыла. На пороге стояли двое молодых людей. Они вошли в дом и, предъявив документы, сказали: - Мария Пантелеевна, вы арестованы. Они показали постановление об аресте, подписанное начальником НКВД лейтенантом Кожевниковым. - Одевайтесь! Возьмите с собой документы и следуйте за нами. Она попыталась задать несколько вопросов. Но последовал ответ: - На все вопросы будете отвечать следователю на допросе в НКВД. Но не знала Мария Пантелеевна, что снова домой она вернется только через 10 лет и пять месяцев. Она думала, что это какое-то недоразумение. И покинула дом, даже не попрощавшись с мамой и родственниками. А 20 июля 1944 года она была приговорена к 15 годам тюремного заключения без права переписки как политическая заключенная за связь с "врагами народа" - своим собственным отцом, который был репрессирован в 1937 году и канул без вести. И забросили ее на "курорт" на каторжные работы в тайгу. Как потом выяснилось, под Иркутск. Сколько времени везли, она не помнит. Но когда прибыли на место назначения, уже было холодно. И потеряла она счет времени. А день, когда прибыл целый эшелон с такими же "врагами народа", выдался пасмурным. Вокруг непроглядная тайга. Жутко и страшно. - Что же ждет нас здесь вдали от родных мест? - ужаснулась тогда Мария Пантелеевна и рассказывает: - Поселили нас в бараках. В каждом по 200 человек. А "уют"-то какой! Полумрак. Маленькие окошки. Двухъярусные нары. Матрацы бумажные, набитые деревянными стружками. Ветхое одеяло - вот и все имущество. Холод. Сырость. И неимоверно затхлый запах. Но "курорт" есть "курорт", без права выбора. Вот там, впервые, она увидела уголовника по кличке "Коршун". Он был у них надзирателем. У каждого надзирателя была резиновая палка, внутри которой находился металлический трос. При ударе рвется одежда, лопается кожа на теле человека. О зверствах "Коршуна" ходили легенды. Не один десяток замордованных политзаключенных было на его счету. Вот один из примеров. - В моей пятерке была добрая веселая, молодая девушка из Херсонщины, Шура Швайка. Обратил внимание на нее "Коршун". Но неприступной, гордой и свободолюбивой была наша Шурочка. И однажды, после очередного домогательства, он принародно получил пощечину от нее. А на утренней поверке, когда присутствовал начальник лагеря Помилуйко, она пожаловалась на надзирателя, обозвав его быдлом. На вечерней поверке "Коршун" вплотную подошел к Шуре и прошипел: "Ты, сука, еще пожалеешь!". На следующее утро после подъема подошла ко мне Шура, поинтересовалась о моем самочувствии, так как накануне этих событий у меня "стрельнул" радикулит и я была освобождена от работы. Я ей ответила, что мой радикулит не дает мне подняться. - Мне очень тревожно на душе, - пожаловалась Шура. - Что-то не хочется сегодня идти на работу. Какое-то предчувствие беды. - Сходи к Марченко Елене Авксентьевне из Красногригорьевки. Объясни ситуацию, она поймет тебя, - посоветовала я. А Шура продолжала сокрушаться: - Если не пойду на работу, посадят на губу за саботаж. Но не послушала она меня. И вечером в бараке узнали, что Шурочка была убита за попытку к бегству. И только позже выяснилось, что пуля попала ей почему-то в грудь, а не в спину. Задумалась, замолкла моя собеседница. Слезы горошинками катились по ее щекам. Цепкая память раз за разом возвращала ее в те страшные годы. А мне все хочется спрашивать и спрашивать, что же помогло ей выжить, выстоять и вернуться из кромешного ада, а может с того света. Когда Мария Пантелеевна рассказывает, вспоминает те дни, ее лицо становится белым, как мел, и тогда о ней думаешь, что она смертельно больна. Наш разговор в долгие зимние вечера длится по нескольку часов кряду. Вот и сейчас. В комнате установилась невообразимая тишина. Мария Пантелеевна приумолкла. Молчу и я. Думаю, что же надо было пережить, чтобы и более чем через полвека продолжать так больно переживать. Эти ее переживания постоянно теребили мою душу. И вот, как бы очнувшись от забытья, Мария Пантелеевна извинилась за долгое молчание и продолжала: - А знаете, Ольга Александровна, многие не выдерживали, сходили с ума. А некоторые даже стремились покончить жизнь самоубийством. Я всегда помнила поговорку: "Даже одна смерть - просека во всем человеческом роде". И меня не прекращали одолевать мысли и вопросы, что сделать, чтобы самой не опуститься на дно, чтобы эти люди не согнулись, выстояли, не потеряли интерес к жизни. Я искала любую возможность чтобы применить свои знания, опыт работы в школе для того, чтобы хоть как-то изменить ситуацию. И когда услышала о том, что в лагере есть культурно-воспитательная часть, добилась того, чтобы попасть в нее. А туда допускали только образованных, грамотных людей. Глядя на Марию Пантелеевну, сидящую напротив меня, слушая ее, я все время хотела понять, откуда у нее в те годы была такая стойкость? С детства родители сформировали у Марии убежденность, что она должна все время учиться. Что она должна стать грамотной и образованной. И Мария без принуждения ходила в гимназию, потом в Запорожский педтехникум, туда за 30 километров добиралась пешком. Учеба давалась нелегко. Приходилось подрабатывать, чтобы хоть немного заработать на питание и оплату за учебу (мама могла помочь только булкой хлеба на неделю). Ее старания были замечены руководством техникума. И вскоре ее перевели на бесплатное обучение и даже дали стипендию. - Какое это было счастье! Получив стипендию, я купила целую булку хлеба и в один присест съела половину. Вкус этого хлеба я помню, и сейчас, - вспоминает Мария Пантелеевна. После окончания педтехникума ее направили на работу в Новоалексеевскую школу Никопольского района учителем. Через два года, выйдя замуж, она вместе с мужем переезжает в Никополь. И тут же начинает снова учиться. На этот раз на вечернем отделении Никопольского учительского института. Только судьба внесла свои коррективы. Через год ее "институтом" стал лагерь для политзаключенных. В общении с такими, как и она, сорванными с мест людьми, эта худенькая маленькая женщина, похожая на девчонку, продолжала учиться милосердию, стойкости, вырабатывала волю и смелость. Вот один из ее уроков. Раннее она рассказывала о зверствах "Коршуна", перед которым трепетали все. И ей пришлось схлестнуться с ним. А было это так. Лагерь специализировался на производстве валенок. Делали их по технологической цепочке в нескольких цехах. Особенно трудно было в цехе "мойка". Несмотря на ее хрупкость, она должна была выполнять норму, которая была рассчитана на здоровых, физически подготовленных людей. В помещении была жуткая духота, а окна покрыты льдом. Полумрак, неимоверная вонь, нехватка воздуха давили на людей так, что многие теряли сознание. В цехе находились огромные чаны с кипящей водой. В нее надо было окунать войлок, а затем выбивать его специальными палками. Чаны были очень высокими, и ей приходилось работать, подставляя скамейку. За смену так напрыгается, что готова упасть в этом вонючем цехе и не двигаться. Но норму не выполнить было нельзя. А у нее не хватало сил, чтобы ее выполнить. В тот день старшим по цеху был надзиратель "Коршун". Принимая работу, он очень грубо разговаривал с ней: - Ты, чуня, какая норма? Останешься на ночь, пока не выполнишь план. И хлеба получишь в половину меньше. Вот тут-то она и не выдержала. Подошла к нему, рванула на себе ворот тюремной робы так, что поотлетали все пуговицы, и обнажила себя перед ним - худющее белое тело. Стыда не было ибо не чувствовала себя женщиной. Даже грудей не было. - На, бери, жри! Чем я твою норму сделаю? Этими костями? Он остолбенел от неожиданности. - Ты что, Манька, одурела? Но, наверное, ее жест зацепил даже у этого зверя где-то какую-то, может быть совсем единственную, человеческую струнку. - Ладно, ладно. Иди. Получишь свой хлеб! А на следующий день ее перевели в другой цех, где было не легче, но хоть без вони. Там катали валенки. Для нее - это была первая маленькая победа. Может Бог помог. Но с тех пор перестала она бояться своих надзирателей. Ее минутная слабость стала источником дальнейшего терпения. - И все же, Мария Пантелеевна, где вы черпали силы, чтобы в этих нечеловеческих условиях противостоять таким, как "Коршун"? - А знаете, Ольга Александровна, каждый день я просыпалась с Богом на устах. Благодарила Бога, что прожит еще один день. И я жива. Просила Всевышнего облегчить нашу участь. Мария Пантелеевна припомнила еще один из случаев. Каждое утро заключенные обязаны были заготавливать в тайге самостоятельно (под охраной) дрова для кухни и для обогрева помещений. В один из таких дней Мария Пантелеевна была старшей такой группы. Взяв необходимый инвентарь, группа отправилась в тайгу. Это было ранней весной. Снега было по колена. А день был чудесный, солнечный. Таких дней там бывает очень немного. Женщины быстро напилили шабашек и отошли в сторонку. Охранник, смилостивившись, дал им немного отдохнуть. Взамен попросил женщин поразвлечь его, "заспивать" украинских песен (он, как потом выяснилось, сам был с Украины). - Сидим, поем, - рассказывает Мария Пантелеевна. - Солнышко греет, как дома. Птицы расщебетались... Под песню Марии вспомнилась Томаковка, что на Днепропетровщине, где она родилась, большая и дружная семья Мизиных, в которой было десять детей, родители. Отец и мать были добрыми и мудрыми. И хотя дети росли в бедности, но не были они обделены родительской лаской, любовью, заботой. Огромное желание родителей вырастить детей порядочными, трудолюбивыми, добрыми, заботливыми и уважающими старших людей, наложили отпечаток на каждого из них. 
Мама Марии Пантелеевны - Евгения Уваровна
... Песня звонко разносилась по тайге. Женщины на мгновение полностью забыли, где они и что с ними. Только Мизина не могла расслабиться. - Почему я здесь? - задавала она себе вопрос. - За что меня причислили к изменникам Родины? Ведь меня награждали грамотами за добросовестный труд. Поощряли. Ставили в пример другим. И вдруг, я - враг народа. Ну почему такая несправедливость? Что же я такое сделала против людей, чтобы меня надо было лишить имени и фамилии, заменив их на "Узник под номером 490"? На душе было моторошно. Я не могла смириться и постоянно посылала письма во все инстанции с просьбой разобраться. Она поднялась, отошла немного в сторону, прислонилась к ели, посмотрела в чистое голубое небо, и ей стало немного легче. Она посмотрела на подруг и восхитилась ими. Как здорово они поют! И тут же у нее появилась мысль, предложить начальству лагеря, чтобы девчата выступили на сцене клуба, а может даже создать ансамбль. - Подъем! В путь! - прервал ее размышления охранник. Мы встали, построились. И вдруг я вспоминаю, что кроме пилы, у меня был еще и топор. А сейчас его со мною нет. Забыла, там, где работали. Прошу у охранника: "Разрешите, я сбегаю за топором". Знала, за утерю инструмента - голодный карцер. Охранник, подобревший от нашего пения, отпустил. А мне, вдруг, перехотелось идти. Вспомнила про Шуру. А не стрельнет ли он и мне в спину "за попытку к бегству"? Но деваться некуда, пошла. А спиной чувствую, как наш "земляк" сопровождает меня своими прищуренными глазами. Иду и сама себя исповедую. Неужели в последний раз я вижу это яркое, теплое солнце, этот прекрасный, ясный день, такой сказочный лес? Неужели в последний раз слышу пение птиц? Иду и молю Бога: "Господи! Защити! Сохрани меня! Не дай погибнуть!". Каждая мышца моего тела была напряжена до предела. Жду, вот сейчас стрельнет. Нет, наверное, не будет больно, - успокаиваю себя. - А, может, пронесет?" Мария Пантелеевна смотрит на меня поверх очков и задумчиво продолжает: - В тот момент, как никогда обострилось чувство жизни. Как не хочется расставаться с ней. Да, было тяжело, невыносимо тяжело, всем нам было тяжело, но прервать нить жизни не хотелось. Бог дал человеку жизнь и человек должен жить. И никто не имеет права посягать на нее. Я иду и думаю, когда же он начнет свое судилище? Тут я увидела топор под елью. Обрадовалась на мгновение. Но сейчас надо повернуться и я буду смотреть смерти в глаза. Жутко. Стрелял бы уже. И тогда было бы хорошее оправдание - попытка к бегству. Но выстрела не было. Я взяла топор, резко повернулась. Охранник продолжал тупо смотреть на меня. Слава Богу! И в этот раз я осталась жива. Но когда мы возвратились в лагерь, девчата ойкнули: "Пантелеевна! Посмотрите на себя!" Я взглянула в осколок зеркала и не узнала себя. Голова моя была словно припорошена снегом. Страх пережитого комком собрался где-то в горле, она чувствовала удушающую тяжесть. - Вот с тех пор и стала я "Белоснежкой", - попыталась пошутить Мария Пантелеевна. И чтобы как-то сгладить напряжение, снять тяжелый звон в ушах, она сказала: - Но были и приятные моменты. После того, как меня начальство поддержало, я начала создавать инструментальный лагерный оркестр. Мы собрали две балалайки, две мандолины, две гитары и стали заниматься. Разучивали, в основном, украинские народные песни. А затем решили и драмкружок создать, чтобы ставить спектакли. Нелегко приходилось. Репетировали по вечерам, после баланды. Ничего у нас не было, кроме энтузиазма. Но желание жить хоть как-то по-другому, помогало. Получился и ансамбль и драмкружок. Даже подготовили спектакль "Шельменко-денщик". По праздникам нам предоставляли возможность выступать на сцене перед заключенными. Не знаю, как встречают настоящих артистов, но нас воспринимали на "ура". Слава о нас пошла по тайге такая, что стали приезжать начальники из других лагерей, чтобы посмотреть и послушать. Один из приезжих даже поощрил меня банкой рыбной консервы и банкой повидла. Уж очень я ему понравилась в роли Возного в нашем спектакле. А родное начальство за одно из выступлений даже пожаловало участников освобождением от утреннего моциона по заготовке дров. Это для нас действительно было настоящим праздником - поспать лишних 30-40 минут. Я удостоилась похвалы и от "знаменитого Коршуна", который как-то после концерта подошел ко мне и сказал: "Спасибо, Мария, хорошо играла. Никогда и не подумал бы, что ты такая артистка". А спустя несколько дней большая группа политзаключенных, человек пятьдесят, в том числе и я, отправилась на целый день в тайгу на заготовку дров. Это было в начале зимы. 
Инструментальный оркестр политзаключенных. М.П. Мизина - в центре
- А вы знаете, Ольга Александровна, почему-то все эпизоды, которые особенно запомнились, происходили со мной именно зимой, когда я замерзала так, что даже и сейчас, летом, хочется включить котел и отогреть свою душу. А все происходило так. Все женщины были разделены на подгруппы по 10-12 человек. Каждая из них, взяв необходимый инструмент, выполняла определенную работу. Одна пилила, другая обрубывала, третья - готовила сани из веток, четвертая складывала. Дело было во второй половине дня. Подустали мы. И тут еще и сердце у меня прихватило. Не могу вздохнуть. Перехватило дыхание. Женщины из моей группы оказали мне помощь. Посадили у костра, укутали. Старшим был в тот день "Коршун", который разрешил развести костер. Согрелась я и уснула. И приснился мне сон и снова моя любимая Томаковка. Сижу я на берегу реки под развесистыми ивушками. Смотрю на воду, а она такая прозрачная, как слезинка, быстрая, словно из гор берет начало. В ней очень много рыбы. А из воды выходит моя мама и говорит: "Доченька, ты помнишь мои наставления? Делай людям добро. Оно сторицей вернется к тебе. Не будь равнодушной к чужой боли. Я знаю, тебе трудно. В трудную минуту обращайся к Богу, и он поможет тебе. Ты у меня сильная и все выдержишь. Скоро получишь очень важный документ". Она подошла ко мне и нежно-нежно прижала к себе, как в детстве. Сон был прерван. Меня кто-то тормошил. Я открыла глаза и увидела "Коршуна". - Пора отправляться в лагерь! Мое лицо было мокрым от слез. Попыталась встать, но сил совершенно не было. Думаю, карцера мне не миновать. Но, к моему удивлению, "Коршун" распорядился положить меня поверх дров на сани. А то, что поведаю вам сейчас, было уже после смерти нашего "любимого папочки" Сталина. Я уже вам говорила, что была приговорена в июле 1944 года к 15 годам лишения свободы без права переписки, как политзаключенная за связь с "врагами народа" - со своим собственным отцом. - Мария Пантелеевна, расскажите, пожалуйста, о своем отце, - прошу я. - В 1937 году отца репрессировали по ложному доносу, и канул он без вести, - нехотя начала рассказывать она. - Михаил Пантелеевич, мой брат, который одно время возглавлял общество "Знание", писал в различные инстанции, дабы узнать о судьбе отца. И лишь в 1990 году мы случайно узнали о ней из журнала "Известия ЦК КПСС". По просьбе читателей в нем были опубликованы материалы, позволяющие более подробно воссоздать обстоятельства гибели политзаключенных Орловской тюрьмы, в которой он находился. Вот в этих-то материалах и говорилось о том, что 11 сентября 1941 года в Медведьевском лесу сотрудниками НКВД было расстреляно 157 политзаключенных, в том числе и наш отец. Страшно только подумать, как действовала машина беззакония, - удивлялась я, историк, открывая через рассказ Марии Пантелеевны и других людей ее судьбы "новую историю" для себя. Читаю совершенно секретный документ - письмо Народного Комиссара внутренних дел СССР Л.Берии товарищу Сталину, в котором написано: "В связи с военными действиями между СССР и Германией, некоторая, наиболее озлобленная часть содержащихся в местах заключения НКВД государственных преступников, ведет среди заключенных пораженческую агитацию и пытается подготовить побеги для возобновления подрывной работы. Представляя при этом список на 170 заключенных, разновременно осужденных за террористическую, шпионско-диверсионную и иную контрреволюционную работу, НКВД СССР считает необходимым применить к ним высшую меру наказания - расстрел. Рассмотрение материалов поручить Военной Коллегии Верховного Суда СССР. Прошу Ваших указаний. Л. Берия". И вот ответ товарища И.В. Сталина в "Постановлении Госкомитета Обороны №634-ГКО" от 6 сентября 1941 года: "Применить высшую меру наказания - расстрел к 170 заключенным, разновременно осужденным за террористическую, шпионско-диверсионную работу. Рассмотрение материалов поручить Военной Коллегии Верховного Суда СССР. Председатель ГКО И.В.Сталин". А вот откровенные показания начальника УНКВД по Орловской области К.Ф. Фирсанова, где он цинично раскрывает механизм уничтожения этих приговоренных, когда подобранные люди из личного состава тюрьмы в специальной комнате сначала объявляли осужденным приговор о смертной казни, предварительно заткнув им рот кляпом. Затем выволакивали их во двор, сажали в специальную крытую машину и вывозили в Медведьевский лес, где другая команда уже подготовила им место казни. С помощью мощной техники выкорчевывались крупные деревья с корнями, и у борта образовавшейся ямы производился расстрел. Деревья снова водворяли на свое место. Такие "могилы" нередко еще продолжали дышать и шевелиться. Ведь там иногда оставались заживо погребенные... Прочитав эти показания, я была в шоковом состоянии. Как могли десяток людей распоряжаться судьбами тысяч, миллионов заключенных, приговаривая их без суда и следствия к расстрелу? Сижу в немом оцепенении. Потрясение настолько сильное, что начинает знобить не только тело, но и душу. Мария Пантелеевна посмотрела на меня и каким-то своим внутренним чутьем поняла, что надо сделать передышку. - А не попить ли нам чайку? - спросила она. - Ведь мы немного подустали, не так ли? А я продолжаю думать. Да, жизнь прожить - не поле перейти. Судьба по-разному каждому отмеряет: счастья и горя, взлеты и падения, добра и зла. А, бывает, на долю человека выпадает столько, что, кажется, - не вынести, не пережить. Вот и сейчас думаю, как же могла она все это выдержать? Мария Пантелеевна продолжает повествование: - А вторая статья, по которой меня осудили, это за связь с украинскими националистами. Фактически моя вина была в том, что раза три беседовала с одним приезжим из Западной Украины, действительно отстаивавшем идеи украинской государственности. Правда, о его убеждениях я ничего не знала - мы просто были молоды и общались на житейские темы. Да разве такие подробности кому-то были интересны? Я смотрю на Марию Пантелеевну, а перед глазами ее увесистая папка под № 14917, которую мне удалось держать в руках в Днепропетровском управлении СБУ. Ни в одном протоколе допросов сослуживцы и соседи не обмолвились о ее националистических взглядах, а тем более, предательской деятельности. - Я очень часто обращалась к лагерному начальству с просьбой пересмотреть мое дело, опротестовать приговор, - продолжает свою исповедь Мария Пантелеевна. - И в 1955 году, через некоторое время после смерти Сталина, меня вызвали к начальнику и тот сообщил, что мое дело № 14 917 пересмотрено. Текст того сообщения помню как сейчас: "Определением военного трибунала Уральского военного округа от 28 января 1955 года действия осужденной были переквалифицированы на ст. 54-1 "а" УК СССР и наказание снижено до 10 лет". К тому времени я уже отсидела 10 лет. И это известие поразило меня, как гром среди ясного дня. Через неделю-другую меня снова вызвали к лагерному начальству, и я услышала; "Мария! Ты свободна!". У меня ноги так и подкосились. Наконец-то долгожданная свобода! Этот момент продолжает мне сниться и сейчас. - Я была настолько возбуждена, что вернувшись в барак, всю ночь не могла уснуть. Я уже видела свой дом, который будет встречать меня вечерами освещенными окнами, уютом, теплом, кухонным запахом... Новость о моем освобождении мгновенно разлетелась по лагерю. И на рассвете к моим нарам стали собираться подруги, которые, как и я, тоже не спали - писали письма своим родным, чтобы передать их через меня. Прощание было тяжелым. Ведь десять лет - это не один день. Горе, иногда и радость, объединило нас, сплотило, и нам было грустно расставаться. Они по-хорошему завидовали мне... 
Ближайшие подруги Марии Пантелеевны по Иркутскому лагерю
Добиралась я домой более месяца. Только эти дни не были утомительными - ведь я была свободной! Свободная! О прошлой жизни напоминали лишь документы. И когда приходилось предъявлять их-то одному, то другому милиционеру, те на меня смотрели искоса - враг народа! Но и эти взгляды не очень-то действовали на меня. И вот я дома. Вроде бы, такая же, как все. Но нет. Люди меня сторонились. Бывшие друзья делали вид, что не знают. В работе под разными предлогами долго отказывали. Только все же свет не без добрых людей. Нашлась душа, которая, рискуя своим положением, приняла меня воспитателем в детский сад. Это была Тищенко Тамара Васильевна. В ее коллективе я нашла себя. Постепенно стали забываться лагерные нары. Но то, что я не реабилитирована, как дамоклов меч продолжало висеть над головой, не давало покоя. Жила и вздрагивала от каждого недоброго взгляда. И продолжала писать. Писала, писала и лишь через 37 лет (в 1992 году) я наконец-то получила эту долгожданную справку. В ней говорилось, что на основании ст.1 Закона Украины "О реабилитации жертв политических репрессий на Украине" от 17 апреля 1991 г., меня, гражданку Марию Мизину, реабилитировано! Снята печать каторжанки! Слава Богу! Круг знакомых, с которыми общалась, оставался незначительным. В доме живу одна. Живу одной надеждой - встретиться с Саррой Давидовной, если, конечно, она жива. Но пенсия 83 гривны, на нее далеко не поедешь. Только Бог услышал мои молитвы. Сказала и умолка в задумчивости Мария Пантелеевна. 
Мария Пантелеевна - воспитатель детского сада
Так выглядит дом № 12 по улице Гайдара в Марганце, в котором проживает Праведница мира
Возвращение долгов
Право сделавшего добро - забыть о сделанном добре. Обязанность согретого добром - помнить об этом. Мир рушится там, где эта связь разомкнулась... Ф. Искандер
Мария Пантелеевна забыла о сделанном ею добре. Но остались люди, которые были когда-то согреты теплом, добром и человечностью своих педагогов. Только благодаря учащимся Никопольской средней школы № 9 Петру Игнатовичу Перепаде, Юрию Васильевичу Чернявскому мы узнали о людях, которые жертвовали своей жизнью ради спасения других.
- Добрая светлая память останется в наших сердцах, а бьются они потому, что Федор Иванович Вовк, Елизавета Максимовна Шкандель, Мария Пантелеевна Мизина, Александра Григорьевна Дорошенко, Владимир Настасович Брынза сохранили нам жизнь, - говорят о своих спасителях Сарра Давидовна и ее сыновья. 6 февраля 1993 года в "Никопольской правде" была опубликована статья "В слове "оккупация" много крови и слез", в которой в черном свете была показана деятельность Федора Ивановича Вовка, который во время войны вынужден был оставаться на оккупированной территории, и работал главным агрономом в Никопольской землеуправе. Бывшие ученики этой школы Петр Перепадя, Юрий Чернявский не могли смолчать, когда обливалось грязью и очернялось светлое имя Ф.И.Вовка, их директора школы. Они начали собирать материал, опровергающий этот наклеп, и узнали, что спасителями еврейской семьи Сарры Давидовны Бакст были именно Федор Иванович Вовк, Елизавета Максимовна Шкандель, Мария Пантелеевна Мизина и другие. Документов накопилось на целую папку, которую они затем переслали в Израиль в Институт памяти Героизма и Катастрофы, как доказательство человечности и гуманности никопольчан. Их документы, после тщательной проверки и изучения работниками Института, были признаны, и Особая Комиссия вынесла по ним вердикт: "Признать Федора Вовка, его жену Елизавету Шкандель и Марию Мизину Праведниками народов мира ". По решению комиссии: "Мария Мизина признана совершившей праведное дело спасения. Опубликовать это решение в киевской еврейской газете "Хадашот" ("Новости"). Их имена высечены на стене в Аллее Праведников. Они награждены Почетными Грамотами и специальными медалями.  
Медаль и Почетная грамота Праведницы народов мира Марии Мизиной
На этой стене имена и фамилии Праведников мира Украины
Мария Пантелеевна Мизина свою награду получила накануне своего 95-летнего юбилея. Вручил ей награду городской голова г. Марганца Ю.А. Трубчанинов. Месяц спустя к ней пожаловала Татьяна Городецкая, корреспондент "Фактов", которая поразилась оптимизмом, жизнелюбием, подвижностью и гостеприимностью юбилярши. Праведница в свои 95 сама обслуживает себя, в доме удивительный порядок и чистота. Она успевает покопошиться в огороде. А на вопрос: "Кто помогает ей по дому?" ответила: - Я все сама. Сама делаю. Вот только что-то ноги не всегда слушаются и болят. Но не беда. Их надо разрабатывать, что я и делаю. - А за чашечкой чая, - говорит Таня, - я услышала украинские песни, которые поет Мария Пантелеевна под собственный аккомпанемент. - А вы знаете, Танечка, какая моя самая заветная мечта? Хочу встретиться с Саррой Давидовной и Витей. Давно я их не видела. Более сорока лет. Вот только пенсия мала. Смогу ли я когда-то встретиться с ними? Вот и стала думать Т. Городецкая, как организовать эту встречу. Она нашла спонсора. А им оказался человек с большим и добрым сердцем Александр Исаакович Фельдман, председатель еврейской общины города Никополя, который любит повторять: "Всегда приятнее давать, чем брать!". И вскорости была организована такая незабываемая встреча. С того юбилея Марию Пантелеевну стали регулярно проведывать члены Никопольской еврейской общины, особенно сам Александр Исаакович, которого Праведница назвала Человеком, сотканным из материала Доброты. Это он организовал поездку в Асканию-Нова к спасенной ею Сарре Давидовне. - Эта долгожданная встреча продлила мне жизнь, по-крайней мере, лет на десять, - восхищенно говорит Мария Пантелеевна. - А сам Александр Исаакович, как ясное солнышко, вселяет уверенность в завтрашнем дне, оптимизм и радость. Своим присутствием он просто лечит мою душу. А там, в Аскании, он поднял бокал вина и сказал: "За Вас, дорогие наши, Мария Пантелеевна и Сарра Давидовна! Рад видеть Вас в добром здравии! До недавнего времени не было принято вспоминать о спасителях евреев. Может быть потому, что мужество этих людей - укор пассивным. Доказательство того, что и во мраке Холокоста можно было оставаться порядочным человеком. Спасибо Вам, Мария Пантелеевна, за Ваше доброе сердце. А консул Израиля Шмуэль Кацев передает Вам, Мария Пантелеевна, свои поздравления по случаю награждения Вас высокой наградой государства Израиль - Почетной грамотой и медалью Праведника народов мира. Народ Израиля гордится Вами, а руководство государства приглашает Вас посетить страну. Доброго Вам здоровья и долгих лет жизни!". Хозяйка дома Сарра Давидовна была тронута вниманием гостя. Она не думала, что через полвека удастся повидаться со своей спасительницей. - Прошло более пятидесяти лет, - обратилась к собравшимся за ее гостиным столом Сарра Давидовна. - Но забыть те ужасы невозможно. И поэтому мы, оставшиеся в живых после пережитого, обязаны передать нашим потомкам величие людского самопожертвования. Я тешу себя надеждой, что мои внуки никогда не увидят ужасов войны и геноцида. Нам удалось выжить только благодаря доброте, сердечности и человечности многих людей. Я и мои сыновья будут в вечном долгу перед нашими спасителями. Низкий Вам поклон, Мария Пантелеевна! Долгих Вам лет жизни во здравии и в достатке! Я благодарна руководству Института памяти Героизма и Катастрофы Яд-Вашем за то, что нашим спасителям было присвоено высокое звание Праведников мира. А лично Вам, Александр Исаакович, я и мой сын Виктор благодарны за Ваше внимание и чуткость к нам, обездоленным, за помощь и эту незабываемую встречу. Удачи всем вам! Тронуты были гости словами Сарры Давидовны. Мария Пантелеевна всплакнула. Появились слезинки и у Виктора, который к этому времени уже стал седовласым дедушкой. Гостеприимный обед превратился в час исповеди. Словно и не разделяли этих двух женщин десятилетия. Они всецело окунулись в те далекие сороковые годы, позабыв обо всех и обо всем. Только к вечеру стали прощаться... 
Мария Пантелеевна и Сарра Давидовна в Аскании. Лето, 2000 г.
... Прошло более года после этой встречи. А Мария Пантелеевна все вспоминает и вспоминает ее. - Я раньше все думала, что чем ближе буду к завершению своего жизненного пути, тем больше буду оставаться в одиночестве, - философски размышляет Мария Пантелеевна.- Но все вышло по-иному. Как дорожные вехи проплыли годы жизни, ускоряя свой бег с каждым прожитым днем. И особенно в последние два года, когда день кажется мне одной минутой. Появилось столько много нового, интересного в моей жизни. То встреча со школьниками, то выступление перед учащимися профтехучилища, то просто беседы с молодежью, которая стала частыми моими гостями. Общаясь с ними, я сама набираюсь сил, их юношеского задора, энергии настолько, что и про свои 96 забываю. Ой, как хочется жить! Именно сейчас не хочется умирать. Я словно вернулась в свою молодость. Жаль только, здоровье подводит. Но как бы там ни было, я остаюсь при своем убеждении: "Самое важное в жизни человека - сохранить чистую и светлую душу, сохранить любовь к людям и творить добро!" "Спасший душу одну - спас веси мир", написано многими языками на Почетной грамоте нашей Праведницы. О Марии Пантелеевне помнят в Израиле и Америке, идут и идут оттуда благодарственные письма на ее имя. Молодежь и пожилые люди благодарят ее за совершенное добро Хорошо знают о М.П. Мизиной и в Марганце. Особенно рада она и встречам со школьниками, которые у нее бывают частыми гостями. Учащиеся средней школы № 2, например, организовали в школе поисковый клуб, члены которого с 1998 года являются активными участниками республиканского конкурса "Следами истории". Изучение настоящего не может быть без знаний прошлого. Мария Пантелеевна помогает школьникам воочию прикоснуться к живой истории. Она отвечает на все их вопросы, помогает им лучше разобраться в тех исторических событиях, частицей которых она была сама. А результатом таких встреч-диспутов у молодежи вырабатывается желание быть более активными участниками, а не наблюдателями, сегодняшней реальной жизни. 
Учащиеся СШ № 2 в гостях у Марии Пантелеевны. Лето, 2001 г.
Крайняя слева директор школы Довгая Н.М.
Ты к истине крутой дорогой шла
Источник: Страшко О. Спасать - значит жертвовать. - Днепропетровск: Полиграфист. - 2000. - 55 с.
Перевод в электронный вид: Бутенко О.П.
В случае использования материалов этого сайта ссылка на сайт обязательна
|
|||||||||||||||
| Останнє оновлення на Вівторок, 14 травня 2013, 16:47 |
